Проблема русского характера, русской национальности. Проблема национального характера в однлм из произведений современной русской литературы

Проблема национального характера в целом и специфики русского характера, в частности, является неоднозначной. Начнем с того, что ряд современных этнопсихологов вовсе отрицают существование такого явления как национальный характер, исходя из ряда оснований. Одни, как мы помним, считают, что категория характера утратила свое значение в силу ее расплывчатости, многозначности и может применяться лишь в обыденной, житейской, но не научной психологии; другие полагают, что каждая личность в каждом конкретном случае представлена набором определенных черт, к которым не применимо понятие характер, следовательно, у каждого человека, вне зависимости от национальной принадлежности, можно выделить различные сочетания типичных черт.

Даже если исследователи признают правомерность использования в психологии понятия характер, они нередко утверждают, что каждый народ представлен множеством разнообразных характеров, среди которых невозможно выделить типичный для него. Последняя позиция обусловлена тем, что категория характера действительно ускользает от точного однозначного определения. В первой главе мы уже рассматривали его многообразные определения, одни из которых имеют сугубо психологическое содержание и обращены к различным проявлениям психического в поведении и поступках; в других, скорее, выделяются социальные аспекты; в третьих в характер вкладывается социокультурное содержание; в иных же интегрируются клинические отклонения и т.д. Соответственно, кросскультуральные исследования характера, основанные на этих определениях, действительно часто не дают основания говорить об этнических характерологических различиях.

В самом деле, если в кросскультуральном исследовании исходить, например, из клинических типологий характера, то ожидание этнических различий связано с предположением о том, что люди разных этносов склонны к разным психическим заболеваниям, что не всегда оправдано и не подтверждается в конкретном исследовании. Косвенным свидетельством этой установки на сходство является, например, стремление применять единый для всех перечень психических болезней и личностных расстройств, отвечающих Международной классификации болезней 10-го пересмотра (МКБ-10: Класс V). В то же время исследователи отмечают существование этнических вариантов симптоматики различных болезней, наличие этнических психозов, культурно-специфических реакций на стресс и т.д.

Например, Ю. С. Шойгу и М. В. Павлова считают, что реакция на стресс имеет не только типичный, но и культурально-специфичный характер. Так, у пострадавших в 2003 г. от землятресения в с. Кош-Агач Алтайского края наиболее частыми были реакции эмоциональной ригидности, минимально выражены мимические реакции, практически отсутствовали реакции психомоторного возбуждения, агрессивные, включая вербальную агрессию, слезливости, плаксивости как среди взрослых, так и среди детей. Тогда как в Беслане (Северная-Осетия Алания) в 2004 г. на разных этапах переживания горя и острых стрессовых реакций у пострадавших наблюдались массовые истерические формы реагирования как среди женщин, так и среди мужчин, доминировали агрессивные формы реагирования, в основном – вербальной агрессии, а также реакции психомоторной заторможенности.

Аналогичным образом, ряд качеств или черт характера, таких как трудолюбие, или материнское чувство, или коммуникативность и пр. должны быть в достаточной мере выражены у любого народа, поскольку представляют собой универсальные условия существования любой этнической общности.

В то же время, есть черты или качества характера, которые в разной степени представлены у разных народов, например, феминность или маскулинность, соотношение которых различно в феминных или маскулинных культурах.

Нидерландский этнопсихолог Гирт Хофстед , исследовавший влияние национальных культур на организационное поведение людей, выделяет пять «культурных измерений», которыми одна культура отличается от другой: индивидуализм -- коллективизм; дистанция власти (большая -- малая); неприятие неопределенности (сильное -- слабое); мужественность -- женственность; краткосрочная -- долгосрочная ориентация на будущее. К ультуру в целом он определяет следующим образом: «Коллективная ментальная запрограммированность, часть предопределенности нашего восприятия мира, общая с другими представителями нашей нации, региона или группы и отличающая нас от представителей других наций, регионов и групп». В рамках этого подхода (проект GLOBE) исследовались национальные особенности менеджмента, тип его, так сказать, «коллективной запрограммированности». В опросе участвовали более 17000 руководителей из 825 организаций в 61 стране, включая Россию. Был выявлен «портрет» эффективного «мирового» лидера: энергичный, решительный, умный, надежный менеджер, заслуживающий доверия, умеющий планировать будущее и создавать мотивацию. Тип российского эффективного лидера иной, ему свойственны: способность принимать индивидуальные решения и отвечать за них; открытость, быстрота и компетенция в нестабильной внешней среде; ориентация на процесс, а не на конечный результат; агрессивность и забота о статусе и… отсутствие видения будущего. Таким образом, здесь явно выражены черты противоречивой личности с жестким автократичным стилем поведения. Трудно сказать, какие из этих черт российского менеджера более связаны с современной социокультурной ситуацией, а какие обусловлены культурными традициями, однако они отражают представление многих как отечественных, так и зарубежных исследователей русского характера о его противоречивости и полюсности (Колонтай, 2004, Латова, Латов, 2001)

Г. Хофстед выделил также в рамках своего подхода особенности маскулинных и феминных культур, представленные в таблице 5 (О.А. Апарцева, 2005).

Таблица 5 - Ключевые различия между феминными и маскулинными обществами

(по Г. Хофстеду)

Общая норма

В семье

В школе

На работе

В политике

Идеал общества благоденствия; необходимо помогать нуждающимся; терпеливое общество; высший приоритет – сохранение среды; правительство тратит сравнительно большую часть бюджета на помощь бедным странам; правительство тратит сравнительно меньшую часть бюджета на вооружение; международные конфликты должны разрешаться путем переговоров и компромиссов; сравнительно много женщин занимают выборные политические должности.

Идеал общества высоких достижений; нужно поддерживать сильных; строгое, карающее общество; высший приоритет –поддержание экономического роста; правительство тратит сравнительно меньшую часть бюджета на помощь бедным странам; правительство тратит сравнительно большую часть бюджета на вооружение; международные конфликты должны разрешаться путем демонстрации силы или путем борьбы; сравнительно мало женщин занимают выборные политические должности.

Преобладающие идеи

Сексуальность

Спокойное отношение к сексуальности как к бытовому явлению; слабые запреты на открытое обсуждение сексуальных вопросов; сексологические исследования акцентируют внимание на переживаниях и чувствах; больше внебрачных сожительств; меньшая зависимость жены от мужа; меньше различий между сексом и любовью; признание женской сексуальной активности; секс рассматривается как партнерское отношение; более терпимое отношение к мастурбации и гомосексуальности.

Моралистическое отношение к сексуальности как к бытовому явлению; строгие запреты на открытое обсуждение сексуальных вопросов; сексологические исследования фиксирует внимание на числах и частотах; меньше внебрачных сожительств; большая зависимость жены от мужа; больше различий между сексом и любовью; норма женской сексуальной пассивности; секс часто ассоциируется с эксплуатацией партнера; нетерпимое отношение к мастурбации и гомосексуальности.

С другой стороны, и само содержание качеств, которые в той или иной мере представлены в психологии разных народов, может быть весьма различным. Например, в исследовании содержания толерантности у немецких и русских студентов, проведенном О. Е. Гурьяновым и Д. И. Сеймченко (поЛи Чжан, 2004) обнаружены существенные различия в понимании толерантности (в социологическом опросе участвовали 597 студентов СибГТУ и 476 студентов Мюнхенского политехнического института). Немецкие студенты в качестве основных синонимов толерантности (терпимости) назвали доброту, уважение, сочувствие и способность понять другого. Русские студенты в качестве признаков толерантности назвали сдержанность, терпение и спокойствие. В самом определении толерантности были выявлены следующие особенности: немецкие студенты рассматривают ее как "хорошее отношение к людям независимо пола, национальности, умственных способностей, особенностей и социального положения человека»; российские студенты преимущественно представляют толерантность как стремление понять другого, не торопиться с негативными суждениями.

Д. Мацумото вводит даже понятие индигенной личности, под которым понимаются «представления о личности, выработанные в рамках какой-либо отдельной культуры и характерные, а также адекватные только для данной культуры» (Мацумото, 2008, с.518). Соответственно в разных культурах могут быть применимы разные измерения личности, соответствующие этим концептуальным основаниям, универсальные измерительные методики, основанные, в частности, на факторных моделях личности, могут искажать и нивелировать культуральные, этнические, национальные различия.

Добавляет сложностей в анализ национальных характеров господство различных стереотипов в представлениях о типичных национальных особенностях.

Любопытный материал в этом отношении собран С.Г. Тер-Минасовой (2000), которая выделяет ряд источников появления и бытования этнических стереотипов, к которым относятся, в частности анекдоты. Она пишет: «в русских международных анекдотах англичане обычно подчеркнуто пунктуальны, немногословны, прагматичны, сдержанны, любят сигары, виски, конный спорт и т. п. Немцы практичны, дисциплинированны, организованны, помешаны на порядке и потому ограниченны. Французы - легкомысленные гуляки, эпикурейцы, думающие только о женщинах, вине и гастрономических удовольствиях. Американцы богатые, щедрые, самоуверенные, прагматичные, знамениты хорошими дорогими машинами. Русские - бесшабашные рубахи-парни, неприхотливые, алкоголики, драчуны, открытые, неотесанные, любят водку и драки. В русских международных анекдотах все они ведут себя соответственно этим стереотипам. В качестве одного из примеров автором приводится анекдот о международном конкурсе на лучшую книгу о слонах, который в российском варианте выглядит так: Немцы привезли на тележке многотомный труд "Введение к описанию жизни слонов". Англичане принесли книгу в дорогом кожаном переплете "Торговля слоновой костью". Французы представили жюри изящно иллюстрированное издание "Любовь у слонов". Американцы издали тоненькую карманную книжечку "Все о слонах". Русские написали толстую монографию "Россия - родина слонов". Болгары предложили брошюру "Болгарский слоненок - младший брат русского слона". В норвежском варианте этого анекдота немцы представляют на конкурс книгу "150 способов использования слонов в военных целях", французы - "Сексуальная жизнь у слонов", американцы - "Самый большой слон, которого я когда-либо видел", шведы - "Политическая и социальная организация общества слонов", датчане - "150 рецептов блюд из слона", норвежцы - "Норвегия и мы, норвежцы"» (Тер-Минасова, 2000, с. 140).

Вследствие этих разноречивых данных в этнопсихологии сложилось несколько достаточно различающихся представлений о национальном характере, в которых выделяются разные грани национального характера. Приведем некоторые из них.

Русский философ, этнопсихолог Г.Г. Шпет (1879 - 1940), склонный сближать категории духа (смысл и идея народа), характера, души народа, полагает, что национальный характер (душа народа) представляет собой единство переживаний («то общее в их переживаниях как «откликах» на происходящее перед их глазами, умами, сердцем» ), общность отношений « к им же «созданным» духовным ценностям» и «типичные коллективные реакции индивидов на сходные условия жизни» (Шпет, 1996, с. 111).

Душа народа предстает в его работах как особый тип коллективности, «коллективный субъект», в основе которого находится индивидуальная душа, и «организация» которого детерминирована природными, социальными факторами и творимой людьми духовной культурой.

Один из основателей социальной психологии Г. Лебон (1841 – 1931) определяет душу народа (общеупотребительный в 19 веке термин, применяемый этнопсихологами и этнологами) как совокупность моральных и интеллектуальных особенностей, как синтез его прошлого и наследство всех его предков, и, что самое важное, как общие чувства, общие интересы и общие верования. В качестве причин, определяющих специфику души народа, выступают наследственность, влияние семьи, социальной среды, причем приоритет отдается влиянию предков, т.е. биологической наследственности. Этот «агрегат общих психологических особенностей» образует некий средний тип (идеальный тип) определенного народа или национальный характер (Лебон, 1995).

Д.В. Ольшанский (2001) считает, что «национальный характер - это совокупность наиболее устойчивых, характерных для данной нацио­нальной общности особенностей восприятия окружаю­щего мира и форм реакций на него. Национальный харак­тер представляет собой, прежде всего, определенную совокупность эмоционально-чувственных проявлений, выражаясь в первую очередь в эмоциях, чувствах и настроениях - в предсознательных, во многом иррациональных способах эмоционально-чувственного освое­ния мира, а также в скорости и интенсивности реак­ций на происходящие события» (Ольшанский 2001). В.Г. Крысько (2002) определяет национальный характер как «исторически сложившуюся совокупность устойчивых психологических черт, определяющих привычную манеру поведения и типичный образ действий представителей той или иной нации и проявляющихся в их отношении к социально-бытовой среде, к окружающему миру, к труду, к своей и другим этническим общностям».

С. М. Арутюнян, который также признает существование национального характера, или «психологического склада нации», определяет его как «своеобразный национальный колорит чувств и эмоций, образа мыслей и действий, устойчивые и национальные черты привычек и традиций, формирующихся под влиянием условий материальной жизни, особенностей исторического развития данной нации и проявляющихся в специфике ее национальной культуры» (Арутюнян, 1966. с. 31).

Интересна и обоснована точка зрения К. Касьяновой, которая связывает национальный характер с понятием социального архетипа и полагает, что в «основе национального или - точнее - этнического характера … лежит некоторый набор предметов или идей, которые в сознании каждого носителя определенной культуры связаны с интенсивно окрашенной гаммой чувств или эмоций («сентименты»). Появление в сознании любого из этих предметов приводит в движение всю связанную с ним гамму чувств, что, в свою очередь, является импульсом к более или менее типичному действию. Вот эту единицу «принципиального знаменателя личности», состоящую из цепочки «предмет - действие», мы впредь будем подразумевать под понятием социальный архетип» (Касьянова, 1994, c.32).

Таким образом, несмотря на многообразие определений национального характера исследователи выделяют в нем, как правило, то, что относится к собственно психологическим проявлениям и то, что относится к поведению.

Вследствие столь многогранного, многомерного и противоречивого содержания категории национального характера этнопсихологи пытаются ввести иные понятия, которые в меньшей мере содержат в себе пресуппозиции различных взглядов и подходов: национальный менталитет, базовая личность, модальная личность.

Например, категория национального менталитета, рассматриваемая обыкновенно как более общая по отношению к понятию национальный характер, определяется как «присущая национальной общности стабильная совокупность иррациональных и рациональных особенностей коллективных представлений о мире, специфический склад мышления, чувств, верований, установок, которые опредмечиваются в материальной и духовной культуре, а также в особенностях функционирования и организации социальных институтов»(Трофимов, 2001).Однако, на наш взгляд, здесь акцент, скорее, делается лишь на одну из сторон национального характера: представления, мышление, мировоззрение, но почти исчезают такие важные составляющие, как специфика действий, поступков, отношений.

В рамках культурной антропологии А. Кардинером (1892 - 1981) было сформулировано понятие базовой личности как неком доминирующем типе, представленном в каждой культуре и формируемом определенной культурой. Понятие базовой личности предполагает существование некоторого структурного ядра, общего для всех членов группы. Она представляет собой тип и способ интеграции человека в культурную среду: особенности социализации представителей данной культуры, их индивидуально-личностные характеристики. Согласно А. Кардинеру, базовая личность «… техника размышлений, система безопасности (то есть стиль жизни, посредством которого человек получает защиту, уважение, поддержку, одобрение), чувства, мотивирующие согласованность (то есть чувство стыда или вины) и отношение к сверхъестественному» (Этнология в США и Канаде, 1989). Базовая личность, таким образом, как отмечают исследователи, представляет собой совокупность склонностей, представлений, способов связи с другими людьми, которая обусловливает максимальную восприимчивость человека к определенной культуре и позволяет ему переживать удовлетворенность и устойчивость, иначе говоря, базовая личность представляет собой результат адаптации к универсальному порядку жизни определенной культуры (формируемая в детстве способами ухода за детьми и их социализацией). В данном случае акцент делается, главным образом, на переживании благополучия, достигаемого в том случае, если человек «вписался» в определенную культуру, что также отражает лишь один из аспектов национального характера и недооценивает его активное начало.

Однако многие этнопсихологи не согласились с позицией А.Кардинера относительно существования единственной базовой личностной структуры, присущей всем членам группы, поскольку ее признание означало бы отказ от личностного разнообразия, и в этом смысле категория базовой личности имеет чрезмерно универсальный и умозрительный характер. Стремясь преодолеть указанные недостатки, этнологи А. Инкельс и Д. Левенсон ввели понятие модальной личности, представляющей собой некий собирательный облик, включающий черты характера и другие психологические особенности, присущие большинству взрослых членов данного общества. В этом случае речь идет о статистическом явлении: совокупности особенностей, которые можно определить эмпирически с помощью тестирования. Однако дальнейшие исследования показали, что в обществе, как правило, имеется не один наиболее распространенный тип личности, но несколько модальных личностей. Впрочем, последнее не меняет сугубо эмпирического и статистического понимания модальной личности, что лишает эту категорию целостности и системности и теоретической обоснованности (Стефаненко, 2007).

Таким образом, введение новых категорий не снимает проблемы содержания национального характера, но лишь размывает ее.

Традиционно используемая категория национального характера имеет право на существование и достаточно адекватно отражает существующие этнические, национальные, культурные различия. Национальный характер одно из объединяющих начал нации и поэтому требует специального изучения и анализа.

Национальный характер – это не статистическая совокупность наиболее часто встречающихся психологических или иных особенностей мышления, переживания, поведения той или иной этнической общности, и даже не наиболее часто встречающиеся типы личностей, это отражение души народа во всей ее противоречивости и сложности, в ее явных и скрытых особенностях.

Это некая форма бытия народа, способ его существования в истории, закрепленный в языке и тенденциях его развития, в системе ценностей, отношений к миру и к самому себе, моделях решения исторических задач, традициях, социальном поведении, в совокупной специфике психологических особенностей. Все эти параметры находятся во взаимосвязи и взаимообусловленности, определяя интегральное и динамичное единство национального характера и логику его развития. В различные исторические периоды в соответствии с конкретными историческими задачами могут на первый план выходить те или иные ценности, типы социального поведения и пр., однако неизменной является социокультурная топология (конфигурация) национального характера, способ связи между собой его различных составляющих. Говоря математическим языком, национальный характер представляет собой топологический инвариант, включающий качественные, устойчивые свойства, не меняющиеся при деформациях, т.е. он гомеоморфен. К таким свойствам можно отнести систему ценностей, представленную в социокультурных образцах, которые выступают как мера, с которой представители данного народа или этноса соизмеряют свои действия, поступки, переживания, выборы. Эти социокультурные образцы могут быть осознанны или выступать как архетипические (К. Касьянова), однако в любом случае они актуализируют определенный набор сложившихся в данной культуре способов поведения, способов решения тех задач, которые поставлены самой историей и конкретной социокультурной ситуацией перед этносом или народом.

Сошлемся на любопытное высказывание немецкого этнолога Вальтера Шубарта (1897–1942), трепетно относившегося к России и погибшего вместе со своей русской женой в лагере для военнопленных в Казахстане.

«Разные народы дали разные образы человеческих идеалов. У китайцев это мудрец, у индусов – аскет, у римлян властитель, у англичан и испанцев – аристократ, у пруссаков – солдат, а Россия предстает идеалом своей женщины. Достоевский был прав, возлагая на нее большие надежды. Русская женщина самым привлекательным образом объединяет в себе преимущества своих западных сестер. С англичанкой она разделяет чувство женской свободы и самостоятельности, не превращаясь при этом в «синий чулок». С француженкой ее роднит духовная живость, умение без потуг сострить; она обладает тонким вкусом француженки, тем же чувством красоты и элегантности, не становясь жертвой тщеславного пристрастия к нарядам. Она обладает добродетелями немецкой домохозяйки, не сводя жизнь к кастрюлям; и она, как итальянка, обладает сильным чувством материнства, не огрубляя его до животной любви. К этим качествам добавляется еще грация и мягкость, свойственные только славянкам. Никакая другая женщина, по сравнению с русской, не может быть одновременно возлюбленной, матерью и спутницей жизни. Ни одна другая не сочетает столь искреннего стремления к образованию с заботой о практических делах, и не одна так не открыта навстречу красоте искусства и религиозной истине» (В. Шубарт, 2003).

Какие же факторы влияют на становление национального характера и свидетельствуют одновременно о его уникальности и целостности. Разные исследователи обращают внимание на целый ряд таких факторов и условий, в которых он одновременно и проявляет себя и посредством которых происходит его становление.

Особое значение в анализе национального характера многие авторы придают языку, что вполне правомерно, если опираться на теорию языковой относительности». Согласно концепции Э. Сепира - Б. Уорфа восприятие мира детерминировано именно языком, который определяет то, как мы видим, слышим, понимаем мир, выделяем в нем главное и второстепенное. Язык, как считает известный российский лингвист С. Г. Тер-Минасова (2000), и подтверждает само существование национального характера, и раскрывает его черты, и позволяет выявить его не всегда заметные стороны. Роль анализа языка для понимания национального характера подчеркивалась еще в 19 веке выдающимся немецким лингвистом В. Гумбольдтом, отечественными учеными А.А. Потебней, Д.Н. Овсянико – Куликовским и др. Например выдающийся русский лингвист, философ, литературовед А.А. Потебня (1835 – 1891) считал, что язык «влияет на все миросозерцание человека, так каждая мелочь в устройстве языка должна давать без нашего ведома свои особые комбинации элементов мысли. Влияние всякой мелочи языка на мысль в своем роде единственно и ничем незаменимо» (Потебня, 1993).Его ученикД.Н. Овсянико – Куликовский (1853 – 1920) полагал, что именно с освоения языка начинается освоение ребенком национальной культуры (Овсянико-Куликовский, 1922).

В настоящее время имеется ряд интереснейших лингвокультуральных исследований, в которых анализ особенностей национальной культуры и характера осуществляется сквозь призму языковой картины мира (Вержбицкая, 1996, Воробьев, 2008, Маслова, 2004, Тер-Минасова, 2000, Шмелев, 2002 и др.). А.Ф. Лосев ссылается в своих работах на исследование Оскара Вейзе, который еще в начале двадцатого века делает это на материале сопоставления древнеримской и древнегреческой культур в контексте анализа латинского и греческого языков. Оскар Вейзе считает, что черты национального духа, национального характера римлян, выделенные в трудах Ливия и Цицерона, представлены в особенностях латинского языка. Сами римляне выделяли у себя такие черты характера как важность (величие духа), упорное терпение, твердость (или сдержанность), непреклонное мужество. В языке же это отражено нагромождением согласных звуков nt, rt, st, rs, ms (в особенности в конце слов), "свидетельствующих о какой-то воле и активности языкового сознания". Латинский язык в сравнении с греческим является более простым в отношении спряжения глаголов, в нем меньше причастий. "В синтаксисе латинский язык поражает энергией и логической последовательностью. Ясно, что этот синтаксис был создан для обвинительных речей и изображения военных действий, но не для лирики и не для поэзии". В синтаксисе латыни выражена также склонность «к методу подчинения вместо сочинения». В целом этому языку свойственна точность, конкретность, ясность, в нем преобладает рассудочность при бедности украшающих эпитетов. Рассудочна римская любовь и латынь "чрезвычайно бедна в словах и выражениях, относящихся к сфере любви. Даже религия понимается "просто как связь (religare) без всяких намеков на внутреннюю жизнь духа". "Римская поэзия гораздо беднее, суше, деловитее, чем греческая" (Лосев, 2000, с. 28-34).

Аналогичные идеи развиваются в ряде других современных отечественных исследований (Шмелев, 2002; Малышева, 2002; Мельникова, 2003 и др.) Так, А.А. Мельникова считает, что язык «дает возможность гораздо глубже исследовать культурные установки, чем непосредственный анализ культурных проявлений, ибо последние объемны, многозначны и находятся в постоянном изменении, тогда как лингвистические правила конкретны, обозримы и лишь в малой степени изменяются (причем изменения касаются не синтаксиса, а направлены на коррекцию словарного запаса)» (Мельникова, 2003, с. 113).

Приведем один из примеров лингвистического (в данном случае морфологического) анализа национального характера в работе С.Г. Тер-Минасовой (2000, с. 153 - 155). « Известно, что в русском языке имеется очень большое количество уменьшительных и ласкательных суффиксов: -очк- (-ечк-), -оньк-(-еньк-), -ушк- (-юшк-), -ик- и многих других. Носитель английского языка, практически не имеющего таких суффиксов (bird [птица] - birdie [птичка], girl [девочка] - girlie [девчушка] - это редкие исключения), не может даже отдаленно вообразить себе все то огромное суффиксальное богатство русского языка, которое предоставляет его носителям возможность выразить столь же огромное богатство тончайших нюансов ЛЮБЯЩЕЙ души (поскольку эти суффиксы даже в сухих грамматических учебниках называются уменьшительно-ласкательными).

Как известно, стереотипный образ России и русского человека на Западе - это медведь, могучий, но грубый и опасный зверь. Так вот родной язык этого зверя отражает его потребность в передаче оттенков хорошего отношения к миру, любви и ласки (язык - зеркало культуры) и формирует из него тонкую и любящую личность, предоставляя в его распоряжение большое разнообразие языковых средств для выражения этого самого хорошего отношения к миру. Причем именно к МИРУ, а не только к людям, потому что уменьшительно-ласкательные суффиксы с одинаковым энтузиазмом присоединяются русскими людьми и к одушевленным, и к неодушевленным предметам.

Разумеется, это создает большие трудности при переводе. Представьте себе, что русское слово старушка в есенинском "Ты жива еще, моя старушка?" требует в переводе четырех (!) английских слов: "Are you still alive, my dear little old woman?"

Действительно, по-русски можно сказать о людях: Машенька, Машутка, Машечка, Машуня, Машунечка и т. д.; девушка, девочка, девонька, девчушка, девчонка, девчоночка; о животных: кот, котик, коток, котишка, котишечка, котишенька; телка, телушка, телочка, телушечка; собачка, собачушка, собаченька; а также о любом предмете НЕЖИВОГО МИРА: домик, домишечка, домичек, домок, домушка; ложечка, вилочка, кастрюлька, сковородочка и т. д. Всему этому богатству английский язык может противопоставить только слово little или dear little: little сat [букв. маленькая кошка], dear little dog [букв. милая маленькая собака], но до высот dear little fork/spoon/frying pan [букв. милая маленькая вилка/ ложка/сковорода] англоязычному человеку не подняться...

Употребление такого рода суффиксов показывает уважение, такт, хорошее отношение к окружающим. Часто они употребляются в речи, обращенной к детям. В магазине женщины, особенно пожилые, нередко говорят: дайте хлебушка, колбаски, молочка, маслица и т. п. Современные коммерсанты немедленно взяли на вооружение эту "слабость" русского народа и продают масло под названием "Маслице" (лучше идет с таким ласковым родным названьицем), овсяное печенье в пачке с надписью "Овсяночка" и т. п.

Навещая знакомого в реабилитационном военном госпитале в Химках, я услышала, как пациент - большой высокий человек, сохранивший даже в больничной пижаме свою военную выправку, говорил по телефону: "Я тут попал в госпиталек". Тактичный русский человек, он не хотел пугать своих близких словом госпиталь и смягчил его, добавив уменьшительно-ласкательный суффикс. Между тем сам госпиталь выглядит как огромный неприступный бастион.

Стюардесса, любя пассажиров или демонстрируя любовь, говорила, заглядывая в их билеты: "Третий салончик, второй салончик, пожалуйста".

Ласкательный суффикс может встретиться в любом слове, даже в свежем заимствовании из иностранного языка. Так, в Москве на Красной Пресне открылся магазин под названием "Парфюмчик".

Профессор Зденька Трестерова из Словакии дает свое объяснение пристрастию русских людей и русского языка к уменьшительно-ласкательным суффиксам. По ее мнению, это реакция языка и культуры на тяжелую жизнь в советское время 28.

Чем хуже благосостояние народа во всех отношениях, тем заметнее рвение к прекрасному (в духовном смысле прежде всего среди интеллигенции) и просто красивому, будь то одежда, духи, мебель, все равно. Грубость жизни отразилась в языке не только богатым запасом бранных выражений, но, как это ни парадоксально, также любовью к ласкательно-уменьшительным словам, диминутивам, активным использованием языковых средств выражения подчеркнутой вежливости. Покупали и читали не просто книги, а книжечки, ели огурчики, помидорчики, капусточку. В стихах Ахматовой читаем: "А мне ватничек и ушаночку" - здесь и связь с фольклором, и намек на места ссылки. В литературе встречаются примеры гипертрофированного употребления таких диминутивных выражений:

Я возьму свеколки, капустки, морковочки, все нарежу меленько и варю на маленьком огонечке, добавлю лучка, петрушечки, укропчика (подслушано в очереди).

В престижном подмосковном санатории на двери была надпись: "Медсестрички". Его сотрудники, объясняя, как пройти в столовую, говорили: "По коридорчику направо", а лекарства давали со словами: "Это Вам анальгинчик, стрептомицинчик и ноотропильчик". Представить себе носителей английского языка, говорящих dear little corridor или dear little hospital, невозможно - и не просто потому, что в английском языке нет такого количества и разнообразия уменьшительно-ласкательных суффиксов, а главным образом потому, что у них этого нет и в менталитете. А в менталитете нет, потому что нет в языке, они не приучены языком к таким "нежностям".

Та же тенденция к повышенной эмоциональности у носителей русского языка, к так называемой переоценке (overstatement), в отличие от знаменитой английской недооценки, недосказанности (understatement), проявляется, как это ни удивительно, и в пунктуации, в первую очередь в употреблении восклицательного знака.

В русском языке восклицательный знак употребляется гораздо чаще, чем в английском, что свидетельствует, возможно, о большей эмоциональности и, очевидно, о более открытом проявлении (демонстрации?) эмоций. В русском языке восклицательный знак ставится после обращения в письменной форме - в любом жанре переписки: в деловой, частной, официальной и т. д.

В английском языке во всех этих жанрах ставится запятая, что часто вызывает конфликт культур. Носители английского языка недоумевают по поводу восклицательного знака в письмах, написанных русскими: Dear John! Dear Smith! Dear Sir/Madam! Русскоязычные же обижаются на запятую после имени: не уважают нас, восклицательного знака пожалели, что это за Dear Svetlana,?!»

Следующий фактор становления национального характера - природно-климатические и географические условия, в которых складывалась нация, общность территории. Сошлемся здесь на работу уже упомянутого нами Вальтера Шубарта, создавшего оригинальную и весьма поэтичную концепцию эонических прототипов (Эон - часть космического времени, эпоха), основных душевных прообразов с резко очерченным характером, которые «в постоянной смене следуя один за другим, стремятся найти свое воплощение в живом человеческом поколении. Развитие каждого из этих прототипов и его борьба против своих предшественников и последователей и придают истории культуры ритм и часть ее напряженностей и противоречий». Он считает, что «дух ландшафта обусловливает различия в пространстве, дух эпохи - различия во времени… есть два фактора, определяющих человеческую историю,- постоянные силы месторазвития и переменные силы экономического прототипа. Сочетание и противоборение этих двух противоположных принципов, земного и духовного, и борьба между прототипами составляют содержание культурных судеб, поэтому столь трудно поддающихся научному объяснению» (с. 14).

Приведем выдержку из его работы «Европа и душа Востока» . «Из духа ландшафта вырастает народная душа. Он чеканит в ней ее постоянные национальные свойства. В бесконечных, непресеченных, широких равнинах человек отдаст себе отчет в своей ничтожной малости и потерянности. Величаво и тихо смотрит на него вечность и тянет его прочь от земли. Так зарождаются религии. Как много значили в религиозной судьбе человечества степи Китая и России, равнины Индии, пустыни Сирии и Аравии! Будда получил божественное озарение на широких равнинах Патны. Для того, чтобы воспринять откровение, другие основатели религий, как Христос, уходили в пустыни. Совсем иной человеческий тип создают горы. В то время как степь не имеет ни границ, ни имени, в горах каждая вершина, каждая долина имеют свое название и свою индивидуальность. Это благоприятствует укреплению в человеке самостоятельности, но также развивает в нем себялюбие и замкнутость. Это защищает от искусственной централизации, но создает и опасность раздробления. Эллада и Швейцария тому примеры» (с. 14 - 15).

«Прототип выходит за рамки наций и рас - он может охватывать целые континенты. Трудно сказать, где находятся границы его действия, но в этих границах своего господства он все пронизывает своей своеобразностью, все, вплоть до последней человеческой личности, не лишая ее, однако, тем самым моральной свободы. Отдельная человеческая личность принуждена ориентироваться на этот прототип: она его может или воплощать, или себя ему противопоставлять, но ни в коем случае не игнорировать. Она должна его признавать; ведь и сопротивление есть форма признания. Эонический прототип ставит большие вопросы эпохи, он заставляет звучать доминанты, по отношению к которым отдельные личности разыгрывают обертоны в некоем контрапунктическом сочетании. Он, наконец, ставит большие духовные рамки, в которых индивидуумы с их частными желаниями и целями движутся в меру своей моральной свободы.

Каждый раз, когда человечество оплодотворяется новым прототипом, творческий процесс повторяется сначала, и горячее ощущение молодости охватывает культуры. Только тогда кажется найденным смысл существования. Все до этого времени бывшее становится как бы завершенным, пройденным этапом, достойным осмеяния. Начинается «новое время». Но и оно когда-то становится старым и уступает место более новому. За этой сменой эонических прототипов скрывается, вероятно, какой-то темный закон, согласно которому божественные силы вливаются в вещный мир и снова его покидают. Об этих закономерностях можно лишь догадываться, их нельзя объяснить во всех деталях. О них можно говорить лишь притчами или молчать…

Персы и иудеи с верной интуицией ограничили возрасты мира четырьмя. Действительно, имеются четыре сменяющие один другого прототипа. Они создают во времена своего господства гармонического, героического, аскетического и мессианского человека, которые отличаются друг от друга своим основным поведением в противопоставлении себя Вселенной. Гармонический человек переживает Вселенную как космос, одушевленный внутренней гармонией, не подлежащий ни человеческому водительству, ни оформлению, а долженствующий быть лишь созерцаемым и любимым. Здесь нет мысли об эволюции, а есть лишь мысль о статическом покое.

Мир - у цели. Так чувствовали гомеровские греки, китайцы Кунг-Тцэ, христиане готики. Героический человек видит в мире хаос, который он должен оформить своей организующей силой. Здесь все в движении. Миру ставятся цели, определяемые человеком. Так чувствовали античный Рим, романские и германские народы современности. Аскетический человек ощущает бытие как заблуждение, от которого он бежит в мистическую суть вещей. Он покидает мир без желания и надежды его улучшить. Так чувствовали индусы или греки неоплатоники. Наконец, мессианский человек чувствует себя призванным создать на Земле высший божественный порядок, чей образ он в себе роковым образом носит. Он хочет восстановить вокруг себя ту гармонию, которую он чувствует в себе. Так ошущали первые христиане и большинство славян. Эти четыре прототипа можно определить выражениями: созвучие с миром, господство над миром, бегство от мира и освящение мира.

Гармонический человек живет во всем мире и со всем миром, связанный с ним в одно целое. Аскетический человек отвращается от мира. Героический же и мессианский выступают против него; первый - из желания полноты своей власти, второй - но имя задания, полученного от своего Бога. Гармонический и аскетический человек - статичны, два других - динамичны. Гармонический считает смысл истории выполненным, аскетический - считает невозможным, чтобы он когда-либо был выполнен. Оба не ставят своему времени никаких требований. Героический же и мессианский человек хотят сотворить мир иным, чем тот, который им представляется в действительности. Это волнует и принуждает к напряжению всех сил. Поэтому их эпохи более подвижны и активны, чем все остальные.

Картины мира гармонического и мессианского человека родственны между собой. Но то, что первый считает уже имеющимся вокруг себя, то второй видит лишь как дальнюю цель. В обоих случаях мир есть возлюбленная, которой себя отдают для того, чтобы с ней соединиться.

Героический человек рассматривает мир как раба, которому ставят ногу на шею; аскетический - как искусителя, которого следует избегать. Героический человек не смотрит покорно на небо, он полон жажды власти и злыми, враждебными глазами смотрит вниз, на землю. По самому существу своему он удаляется все дальше и дальше от Бога и все глубже уходит в мир вещей. Секуляризация - его судьба, героизм - его жизненное чувство, трагика - его конец.

Мессианского человека одухотворяет не жажда власти, но настроение примирения и любви. Он не разделяет, чтобы властвовать, но ищет разобщенное, чтобы его воссоединить. Им не движут чувства подозрения и ненависти, он полон глубокого доверия к сущности вещей. Он видит в людях не врагов, а братьев; в мире же не добычу, на которую нужно бросаться, а грубую материю, которую надо осветить и освятить. Им движет чувство некоей космической одержимости, он исходит из понятия целого, которое ощущает в себе и которое хочет восстановить в раздробленном окружающем. Его не оставляют в покос стремление к всеобъемлющему и желание сделать его видимым и осязаемым……

Я называю новый эон иоанническим по Евангелию от Иоанна, ибо ему как раз в необычной степени свойственны дух солидарности, примирения и любви. И особенно думаю я о стихе 17, 21, где горячее желание переходит в молитву: «Да будут все они воедино». Эта борьба за вселенскость станет основной чертой иоаннического человека.

Тут возникает одна трудность: несомненно, существуют группы лиц, проникнутые духом единого зона и все же не покрывающие друг друга во всех чертах своего существа. Существуют национальные различия. Некоторые народы обладают свойствами, переживающими смену прототипа. Широко распространено мнение о существовании ярко выраженных черт национального характера, душ народов, остающихся неизменными во времени. В жизни общества, следовательно, должны действовать одновременно постоянные и меняющиеся факторы. Перемены производят эонические прототипы» (с. 8 - 14).

Следующий признак нации и одновременно условие становление национального характера - исторический опыт, передающийся от поколения к поколению в традициях, обычаях, преданиях, общность культурных ценностей. Этот опыт представлен в фольклоре, художественной литературе и изобразительном искусстве, музыке, танце. По-видимому, особенно полно и достоверно этот опыт вербализован в фольклоре (пословицах и поговорках, колыбельных, сказках), поскольку фольклорные произведения анонимны, они представляют коллективное творчество, автором которого является народ, и в то же время, отображают социальные архетипы, которые, как мы помним, выделяются К. Касьяновой в качестве основы национального характера, скрывают и обнажают «неосознанное, повседневное», «автоматизмы поведения», «внеличные аспекты индивидуального сознания» (Ле Гофф, цит. по Гуревич, 1993, с.194). Фольклор с одной стороны, выступает как одна из важных составляющих духовной культуры народа, в нем отражены этнические установки, стереотипы, обряды, в которых представлены типичная образность, герои и антигерои, способы чувствования, восприятия мира, картина мира и др., с другой стороны, в нем все эти самобытные стороны культуры сохраняются, воспроизводятся и передаются. Эти образы воспроизводятся в современной литературе, выступают как метафоры, смыслы которых хорошо понимаются носителями языка и включаются в концептосферу современного языка.

Одним из оснований национального характера, этнической (национальной) идентичности является, по мнению ряда ученых, миф (Гачев, 2000, Осмонова, 2004, Щеглова, Шипулина, Суродина, 2002, Радугин, 2001 и др.). Например, с точки зрения одного из представителей этносимволизма Э.Д. Смита, национальная идентичность связана с поддержанием и постоянным воспроизводством «определенного склада, набора ценностей, символов, воспоминаний, мифов и традиций, которые составляют отличительное культурное наследие нации, а также идентификацию отдельных индивидуумов с этим отличительным наследием, набором ценностей, символов, воспоминаний, мифов и традиций» (Смит, 2004, с. 30).

Вопреки представителям так называемого модернизма в этнологии и политологии, исходящих из того, что нация представляет собой исторически достаточно позднее образование, связанное с появлением государства, и с этносом она может иметь лишь случайное совпадение, сторонники этносимволизма полагают, что в основе наций лежит достаточно древняя история и национальное самосознание, что, фактором формирования нации, наряду с экономикой, является этническая принадлежность.

В этом контексте значение мифа как особой формы сознания имеет существенное значение для становления национального характера. Архетипические сюжеты мифа в преобразованном, символическом виде представлены в сказках, потешках, пословицах, поговорках, традициях, праздниках, в целом в искусстве и др. явлениях современной жизни. «Мифологические символы функционируют таким образом, чтобы личное и социальное поведение человека и мировоззрение (аксиологически ориентированная модель мира) взаимно поддерживали друг друга в рамках единой системы. Миф объясняет и санкционирует существующий социальный и космический порядок в том его понимании, которое свойственно данной культуре, и через это объясняет человеку его самого». – считает Е.М. Мелетинский ( Мелетинский, 1995, с. 169). Специфика мифа и в том, что в виде рассказа о происхождении элементов мироздания и социума дается описание некоей модели мира (Мелетинский,1991), его происхождения, его упорядочивания, что, безусловно, остается в культурной памяти народа и имеет символический смысл.

К особенностям мифа, позволяющим рассматривать его в качестве фактора национального характера, относятся его статус как коллективного верования, его иррациональный характер, синкретичность и взаимосвязь с массовым сознанием, символичность и возможность интерпретировать с помощью символической картины мира социокультурные события, обращаться к будущему на основе рефлексии истории и ценностей народа, кодированных в архетипах, переживать культуральную, духовную, событийную общность, солидарность с определенным социумом – этносом или нацией (Леви Брюль, 1930; Мелетинский, 1991, 1995; Осмонова, 2004; Смит, 2004 и др.).

Пожалуй, одним из важнейших признаков и условий становления национального характера является осознание человеком себя как представителя определенной этнической общности, нации, культуры, т.е. наличие этнической самоидентификации и этнического самосознания. В этом случае человек становится ответчивым социокультурным, национальным, этническим образцам, он готов соизмерять свою жизнь, поступки, переживания с соответствующей системой ценностей, свойственной его народу, делать выбор и принимать решения исходя из этой системы ценностей и картины мира, он способен позитивно принимать свою национальную (этническую) принадлежность, осознавая, в то же время, включенность своего народа, культуры в общечеловеческий контекст и культурные ограничения, связанные с негативными сторонами национального характера.

Сочинение по тексту:

Тайна русской души — предмет философских рассуждений большинства отечественных деятелей культуры и искусства, да и общества в целом. Споры об этой загадочной самобытности характера не утихают на протяжении многих веков российской истории, и, конечно же, разговор о национальном характере не может вестись в отрыве от природы и тех богатств, которыми наше страна одарила проживающих на её огромной территории. Так и философ Иван Ильин в своём тексте затрагивает проблему русского национального характера.

Автор говорит о неисчерпаемых природных богатствах, которыми одарила нас Россия, и положительных качествах русского человека, сумевших развиться на этой щедрой земле: он «благодушен, лёгок и даровит». Моральные устои, не навязанные нам извне, а естественным образом присутствующие в психике русского человека, неразрывно связаны с историей России и православной верой. Ильин приводит в пример монастырские трапезы, во время которых каждый «славит Бога», молитвы, с которыми мы берёмся за дело. Он подчёркивает, что жизнь по Божьим законам воспитала в нашем народе щедрость и милосердие, любовь к бедным и всепрощение. Однако перечисление этих душевных качеств сопряжено у Ильина с горькими размышлениями о том, что мы не умеем правильно распоряжаться тем благом, которым одарила нас жизнь: «не ценит русский человек своего дара». Обманчивая лёгкость, с которой нам удаётся творить и работать, ведёт к лености и праздности — ещё одним неотъемлемым чертам национального характера: русский «ищет лёгкости и не любит напряжения». К сожалению, как замечает Ильин, «беспечное дитя вдохновения» не осознает, что «талант без труда — соблазн и опасность», в нашем характере — упование на Бога и нежелание действовать самому. От этого и происходят многие беды: безрассудство и непонимание угрозы ведёт к непоследовательности и растранжириванию таланта русской души («чтобы срубить одно дерево, погубит пять», «не справляется он хозяйственно с бременем природной щедрости»).

Философ и писатель не даёт чёткого ответа, как русскому человеку перебороть эти пагубные черты характера, но в его словах читается наставление каждому из нас: мы должны задуматься и наконец-то понять, что «соблазн бесхозяйственности, беспечности и лени» может привести страну к краху, ведь природные богатства не даются легко, их необходимо разумно и терпеливо добывать «из-под спуда». Этому мешает ложная уверенность в беспредельности русской природы и своей врождённой одарённости, из-за которой мы совершаем бездумные поступки и не реализовываем до конца заложенный в нас потенциал. По мнению Ильина, каждый должен работать над собой и преодолевать в себе слабохарактерность. Дисциплина и воля — те черты, которым только предстоит научиться русскому человеку.

Я не могу не согласиться с позицией автора. Русскому человеку выпала большая удача родиться на этой земле и без малейших усилий получить в своё распоряжение как простор русской территории и её щедрые дары, так и бескрайние душевные силы, особый, противоречивый склад психики, не имеющий аналогов в других уголках планеты. Но это же наложило на нас бремя ответственности, с которым мы зачастую не справляемся.

Наиболее полно и вдумчиво проблема двойственности русского характера рассматривалась в классической литературе, например, в романе И.А. Гончарова «Обломов». В этом произведении создаётся образ русского человека с его многогранным характером, в котором столкнулись самые пагубные и самые благородные черты, не позволяющие герою реализовать свой потенциал. В Обломове странным образом соединились щедрость и доброта, глубина мыслей и при этом — лень, бездеятельность, бесцельная мечтательность. «Обломовщина» состояние общества, которое вследствие патриархального уклада и воспитания в атмосфере покоя и безмятежности потеряло способность к действию и самостоятельной жизни. Но в русском характере при этом не пропадает стремление к познанию, духовному совершенствованию и жизни на благо других.

Другим примером может послужить поэма Н.В. Гоголя «Мёртвые души», в которой одной из главных тем является особый русский путь и национальный характер, которому ещё предстоит реализоваться полностью. По мнению писателя, живая русская душа не умерла в крестьянах, хотя они, находясь под гнётом крепостничества, не способны в полной мере проявлять свои душевные силы, их благие порывы постепенно затухают. Воспевая широту и щедрость русской души, меткость русского слова, талантливость мастеров из народа, Гоголь не идеализирует крестьян. Он указывает на пороки, присущие русским людям: неспособность доводить дело до конца («цель будет прекрасна, а при всём том ничего не выйдет»), праздное глубокомыслие, безалаберность. Прекрасные порывы народного характера превращаются в свою противоположность в условиях неволи и нищенской жизни.

Таким образом, Иван Ильин убеждает нас в том, что русскому человеку многое дано свыше, но, чтобы воспользоваться этим благом и распорядиться им правильно, нужно приложить усилия, воспитать в себе волю и перебороть внутреннюю склонность к лени и праздности.

Текст И.Л. Ильина:

(1)Россия одарила нас огромными природными богатствами, и внешними, и внутренними; они неисчерпаемы. (2)Правда, они далеко не всегда даны нам в готовом виде: многое таится под спудом; многое надо добывать из-под этого спуда. (3)Но знаем мы все, слишком хорошо знаем, что глубины наши, — и внешние, и внутренние, — обильны и щедры. (4)Мы родимся в этой уверенности, мы дышим ею, мы так и живём с этим чувством, что «и нас-то много, и у нас всего много», что «на всех хватит, да ещё и останется»; и часто не замечаем ни благостности этого ощущения, ни сопряжённых с ним опасностей...

(5)От этого чувства в нас разлита некая душевная доброта, некое органическое ласковое добродушие, спокойствие, открытость души, общительность. (6)Русская душа легка, текуча и певуча, щедра и нищелюбива, — «всем хватит и ещё Господь пошлёт»... (7)Вот они — наши монастырские трапезы, где каждый приходит, пьёт и ест, и славит Бога. (8)Вот оно наше широкое гостеприимство. (9)Вот и эта дивная молитва при посеве, в которой сеятель молится за своего будущего вора: «Боже! Устрой, и умножь, и возрасти на всякую долю человека голодного и сирого, хотящего, просящего и произволяющего, благословляющего и неблагодарного»... (10)И если в простых сердцах так обстоит, то что же думать о сердце царя, где «всей Руси было место» и где был источник любви, справедливости и милости для всех «сирот» без изъятия?...

(11)Да, благодушен, лёгок и даровит русский человек: из ничего создаст чудесное; грубым топором — тонкий узор избяного украшения; из одной струны извлечёт и грусть, и удаль. (12)И не он сделает; а как-то «само выйдет», неожиданно и без напряжения; а потом вдруг бросится и забудется. (13)Не ценит русский человек своего дара; не умеет извлекать его из-под спуда, беспечное дитя вдохновения; не понимает, что талант без труда — соблазн и опасность. (14)Проживает свои дары, проматывает своё достояние, пропивает добро, катится вниз по линии наименьшего сопротивления. (15)Ищет лёгкости и не любит напряжения: развлечётся и забудет; выпашет землю и бросит; чтобы срубить одно дерево, погубит пять. (16)И земля у него «Божия», и лес у него «Божий»; а «Божье» — значит «ничье»; и потому чужое ему не запретно. (17)Не справляется он хозяйственно с бременем природной щедрости. (18)И как нам быть в будущем с этим соблазном бесхозяйственности, беспечности и лени — об этом должны быть теперь все наши помыслы...

(По И.Л. Ильину)

О русском народе, его характере, о русской душе, культуре, истории говорят и пишут давно, много и разнообразно. Писали и пишут в России и за ее пределами, в разные времена и при разных исторических обстоятельствах.

Характеристики, даваемые русским, столь различны и противоположны, что вызывают у многих некое почти мистическое недоумение. Ни один народ не удостаивался чести порождать такие противоречивые чувства.

«Загадочная русская душа», русский народ характеризуются такими качествами, как религиозность, трудолюбие, доброта, справедливость, честность, терпеливость, свободолюбие, бесстрашие, предприимчивость. Однако у других авторов все наоборот, и русские характеризуются как пьяницы, трусы, как лодыри, лжецы, люди с рабской психологией, не способные понять высокие чувства и готовые к актам жестокости и вандализма.

Более глубокие исследователи, такие, например, как писавший в начале нашего века англичанин Морис Бэринг, пытаются понять противоречивость русского характера. Бэринг пишет об энергии, смелости мысли русских, но одновременно об отсутствии чувства меры, экстравагантности, робости поведения, скачках от энергии к бездеятельности, от оптимизма к пессимизму, от бунта к подчинению. В русском человеке, считает он, сочетаются свойства Петра Великого, князя Мышкина и Хлестакова.

В последнее десятилетие о русских говорят и пишут особенно много и, к сожалению, часто негативно.

В ближнем зарубежье, в бывших советских республиках негативное отношение к русским объяснимо, хотя и несправедливо. Произошла определенная аберрация сознания, как бы персонификация зла, эффект «козла отпущения», в результате чего русские ассоциируются с большевизмом, с догматической идеологией, от которой они пострадали не меньше друг их народов.

Удивительно другое - в последние годы в России, особенно в среде интеллигенции и даже в академических изданиях, возникла своеобразная антирусская мифология, оперирующая мифами об отсутствии у русских трудовой этики, духа предпринимательства, об исконном варварстве русских, об их безинциативности и лени, рабской покорности и невежестве. Что это? Мазохизм, подсознательное стремление к покаянию или желание подыграть западным партнерам? Или это национальная черта - самоуничижение и экзальтированный самокритицизм?

Во всех этих вопросах хочется попробовать разобраться.

Но прежде - о национальном характере вообще. Существует ли он? Или это некий миф, фантом.

К. Леви-Стросс писал, что оригинальность каждой из культур заключается прежде всего в ее собственном способе решения проблем размещения ценностей, общих всем людям. Только значимость их никогда не бывает одинаковой в разных культурах. Современная этнология, - говорит он, - все сильнее стремится понять истоки этого таинственного выбора.

И действительно, каждый народ строит свой национальный Космос, создаст свой образ мира. Элементы образа (картины) мира носят общечеловеческий характер, но их расположение, а главное, осмысление и оценка специфичны для каждого народа. Народ, нация (этнос) вырабатывают систему оценок своего Космоса и самых себя в нем с позиций добра и зла. Категории добра и зла архетипичны и присутствуют в любой культуре, однако содержание их меняется, развивается, наполняется разными смыслами в различных культурах.

Субъекты национальных культур, сформировавшихся в разных природных условиях и в разные эпохи, отличаются друг от друга своим мироощущением и миропониманием, «углом зрения», оценками мира и самих себя в нем, своими устремлениями и идеалами, эмоциональными реакциями и предпочтениями, т.е. своими национальными характерами.

Народ, его культура в процессе исторического развития меняются и развиваются, меняется общественный менталитет (в котором сочетаются сознательные и бессознательные компоненты), точнее, его сознательная сфера.

А что же национальный характер? Меняется ли он и в каких пределах? Современный человек сильно изменился, изменился его облик и предпочтения, оценки и социальные идеалы. И тем не менее француз, араб, русский, киргиз, эстонец, американец поведут себя по-разному в одинаковых жизненных ситуациях, по-разному обустроят свои жилища (несмотря на тенденцию к унификации), организуют свой бизнес, досуг и т.д. Такие различия (по сравнению с нами) в оценках, в поведении, в реакциях мы видим в американских фильмах на экранах наших телевизоров.

Русский эмигрант, увезенный во Францию в раннем детстве и лишь к старости попавший в Россию, рассказывает:
- Всю жизнь я говорил по-французски, дружил с французами, женился на француженке и всегда я со своей мечтательностью, стремлением к каким-то высшим целям казался окружающим сумасшедшим, да и сам себя считал таковым. А вот приехал сюда, пообщался с людьми и понял: я не сумасшедший, я просто русский. Человек жил практически вне своей культуры, но сохранил свой национальный характер, некие его фундаментальные черты.

Поразительные примеры демонстрирует нам детская психология. Наш жизненный уклад сейчас полностью перевернулся. Все, что имело знак минус, приобрело знак плюс, и наоборот. Некоторые семьи не только «вписались» в рыночные отношения, но и якобы усвоили чуждые российскому образу жизни и характеру принципы: «время деньги», «нечего заниматься пустопорожними разговорами», «надо дело делать, а не мечтать», «кому нужны какие-то подвиги и романтические бредни» и т.д. А вот дети в таких семьях часто мечтают, и не о сникерсах и черепашках ниндзя, а «о подвигах, о доблести, о славе». Эти благополучные детишки в меру своих сил думают и рассуждают о «мировых» проблемах - добре, красоте, справедливости. Куда же им деваться, если в их маленьких сердцах звучат голоса предков, стремившихся к «абсолютному добру» и сражавшихся со злом во всех его видах. Взрослые эти голоса не слышат или стараются не слышать, а иногда боятся их слышать и стремятся «вылечить» своих детей от «пустых» и «ненужных» сегодня чувств.

Детские психологи И. Медведева и Т. Шишова в своей умной «Книге для трудных родителей» рассказывают о таких взрослых, о маме, например, которая главным недостатком своего ребенка считала его мечтательность. И о другой маме, которая, краснея и запинаясь, сообщила психологам, что у ее сына... патриотизм, и что она, пытаясь освободить его от этого лишнего и вредного чувства, действовала «...и угрозами, и уговорами... ничего не помогает... Даже обостряется...» Звучит как анекдот, но это свидетельство, до каких парадоксов доходит сегодня наша жизнь.

Можно себе представить, как ломается психика - наша и наших детей и их детей, и кто знает, сколько еще поколений испытают на себе последствия сильнейшего культурного срыва, когда рушатся вековые устои под давлением иной цивилизационно-культурной системы ценностей, когда государством и средствами массовой информации внедряются чуждые национальному характеру установки и принципы поведения. Надежда одна - природа национального характера, его, в какой-то мере, иррациональная сущность, которые устоят.

Для любой культуры характерна определенная закономерность. Как бы не изменялась культура, даже в самых неблагоприятных условиях культурного срыва, когда быстро и радикально меняется самое главное - картина мира, система ценностей, социальные идеалы, доминанты идентификации личности - в культуре сохраняются некие фундаментальные основы, на базе которых восстанавливается картина мира, система ценностей, хоть и радикально измененные, но характерные именно для данной этнической культуры в данный период ее существования и соответствующие «душе народа», его инациональному характеру.

Итак, национальный характер оказывается наиболее устойчивой зоной этнической культуры, ее ядром. Именно в нем наиболее явно обнаруживаются следы коллективного бессознательного народа, его архетипы, в нем имплицитно содержится спрессованный в виде знаков и символов исторический опыт многих поколений народа.

Немного об этнических архетипах. Определяя архетипы, большинство исследователей вслед за К. Юнгом обращает внимание на общечеловеческий характер этих компонентов коллективного бессоз-нательного. Однако уже Юнг писал об иерархии архетипов, отметив, что «господствующие архетипы не остаются неизменными раз и навсегда» и принимают различную форму в Германии, Италии и России. «Архетипы, - пишет К. Юнг, - принадлежат группам, народам или всему человечеству». Одни и те же архетипические образы хаоса и порядка, света и тьмы, добра и зла, жизни и смерти у каждого народа имеют свое осмысление и воплощение, что обнаруживается в особенностях картины мира, в системах ценностей и особенно в национальном характере. К. Юнг видел, например, в движении немецкого национал-социализма и особенно в мифологии этого движения влияние мифического древнегерманского образа - бога Вотана - олицетворения «тевтонской ярости», одержимости, грозы, колдовства. Юнг пишет, что влияние этого бога еще в середине нашего века можно было обнаружить в немецких деревнях.

Этнические архетипы закрепляются в знаковых системах народа - в его языке, сказках, мифах, обрядах, ритуалах. Б.А Рыбаков отмечает, что древнерусское божество Род, воплощавшее все высшие и жизненно важные понятия русского человека, саму суть его миропонимания и нравственности, нашло отражение в широком круге слов с корнем «род»: Род (семья, племя), Народ, Родина, Природа, Родить, Рожать, Урожай.

Этнические архетипы обнаруживаются и в таких трудноуловимых субстанциях, как эмоциональные реакции, вкусы и предпочтения, идеалы, взгляды, чувства, т.е. в национальном характере. Поэтому не случайно ассимилировавшийся во Франции русский чувствует свою непохожесть и понимает ее суть только в России. Не случайно молодые француженки и французы русского происхождения, бабушки которых родились во Франции, на пасхальной службе в храме Александра Невского в центре Парижа с просветленными, залитыми слезами лицами слушают русский хор, не понимая ни слова.

Прежде чем приступить к анализу основных черт русского национального характера, хотелось бы сделать еще одно отступление, поставив один из наиболее сложных вопросов. Кто является субъектом русского национального характера? Бесспорно, представители русского этноса. На мой взгляд, близки к русскому национальному характеру украинцы и белорусы, имеющие общее с русскими происхождение, общую историческую память и разделившиеся в силу ряда геополитических и исторических обстоятельств. В характерах украинцев и белорусов возможны некоторые специфические черты, но, думается, фундаментальные основы являются общими.

Являются ли носителями русского национального характера веками живущие в России (не в автономиях) и ассимилировавшиеся в русской культуре татары, немцы, евреи, шведы и др.? Думается, да, тем более, что многие из них состоят в смешанных браках (имеют родителей разных национальностей), считают родным языком русский и часто отличаются от «этнических русских» только фамилией или антропологическим обликом, да и то не обязательно, а многие вообще считают и называют себя русскими.

А как же с этническими архетипами? Не стучатся ли в их сердцах еще более древние архетипы? Возможно, иногда и стучатся, как стучатся в сердца русских угро-финские, арийские, татарские предки.

К. Юнг писал, что национальные архетипы, до поры дремлющие в подсознании, в период национальных катастроф, массовых перемен всплывают на поверхность. Такое явление актуализации этнических архетипов проявилось в России в последнее десятилетие. Разрушение устоев и ценностей привело к кризису самоидентификации, и люди, взамен утраченных связей, стали искать новые, новые опоры, в том числе этнические. В результате татары стали изучать язык, обычаи своего народа, считать себя мусульманами. Однако пилотажный опрос татарских семей в Москве выявил следующее: на вопрос о национальных исторических героях и деятелях культуры большинство называло Суворова, Ломоносова, Петра I, даже Илью Муромца, а также Пушкина, Лермонтова. Грустно, что татары не знают своих национальных героев, но многие из них происходят из семей, живущих в Москве с XVI века, а в русском православии чтут святого Петра Ордынского - православного татарина. Как тут разделить этнические архетипы? И еще пример. Образовалось государство Израиль, и многие евреи, особенно в последнее десятилетие, уехали на историческую родину. Вроде бы здесь с архетипами все в порядке - они постучались в сердце, всплыли на поверхность, и люди поехали. Но что произошло дальше. В Израиле они (конечно, не все) с болью и теплотой вспоминали часто обруганную и проклятую Россию, со слезами слушали приезжающих из России артистов, организовывали общества русской культуры, русские театры, русские библиотеки, интересовались новинками русской литературы. Значит, и другие, русские архетипы стучат в их сердца, и другие голоса звучат в их подсознании. Тем более, что, по рассказам очевидцев, приехавшие из России евреи в Израиле демонстрируют в своей жизни, работе, бизнесе, отношениях как положительные, так и отрицательные качества именно русского характера. Таким образом, вопрос этот сложный, и однозначного ответа на него найти невозможно.

А теперь - о самом русском национальном характере. Каков он? Как совместить столь противоположные характеристики, даваемые русским не только иностранцами, но и ими самими.

Многие русские мыслители, да и иностранные исследователи России, обращали внимание на антиномии русского национального характера, его противоречивость. Николай Онуфриевич Лосский в своей книге «Характер русского народа», написанной в 1957 году, говорит о необходимости определить такие качества русского характера. каждое из которых содержит два противоположных, так что «отрицательное свойство есть как бы оборотная сторона той же медали, у которой лицевая сторона - положительная».

Об этих двух сторонах медали пишет и Н. Бердяев, объясняя причину антиномий русского характера: «Два противоположных начала легли в основу формации русской души: природная, языческая, дионисическая стихия и аскетически монашеское православие. Можно открыть, - пишет он, - противоположные свойства в русском народе: деспотизм, гипертрофия государства и анархизм, вольность;
жестокость, склонность к насилию и доброта, человечность, мягкость; обрядоверие и искание правды; индивидуализм, обостренное сознание личности и безличный коллективизм; национализм, самохвальство и универсализм, Бесчеловечность; эсхатологически мессианская религиозность и внешнее благочестие; искание Бога и воинствующее безбожие; смирение и наглость; рабство и бунт». Бердяев отрицательные качества ставит на первый план, в результате чего положительные свойства как бы вытекают из отрицательных, являются их оборотной стороной. Думается, что при таком анализе и форма выражения важна. Н.О. Лосский подходит иначе к определению русского характера, беря за основу как первичное, положительное качество русской души, что представляется более верным. М. Бэринг также писал: «Недостатки России - оборотная сторона положительных качеств ее, столь ценных, что они перевешивают недостатки».

Особенностью этой противоречивости русского характера является то, что стороны оппозиции имеют крайний характер, между ними нет середины. Противоречивость есть в любом народе, но подобная крайность противоположностей свойственна особенно русскому народу и является одним из недостатков его характера. Такие крайности отмечали многие исследователи.

«Одна черта, замеченная давно, - пишет Д. С. Лихачев, - действительно составляет несчатье русских: во всем доходить до крайностей, до пределов возможного».

Н.О. Лосский объясняет эту черту русского характера недостатком средней области культуры и, отсюда, отсутствием самодисциплины, чувства меры.

Ключевский видит причину в природе России, которая «часто смеется над самыми осторожными расчетами великоросса: своенравие климата и почвы обманывает скромные его ожидания и, привыкнув к этим обманам, расчетливый великоросс любит подчас, очертя голову, выбрать самое что ни на есть безнадежное и нерасчетливое решение, противоставляя капризу природы каприз собственной отваги. Эта наклонность дразнить счастье, играть в удачу и есть великорусский авось.

По этому вопросу хотелось бы заметить, что крайности русского характера способны как бы перетекать друг от друга, оборачиваться друг другом, это даже не две стороны медали, а, скорее, сообщающиеся сосуды, где одно крайнее качество сопричастно другому, и в любой момент они могут поменяться местами, обратиться друг в друга у одного и того же человека. Трудолюбие может смениться ленью, бездеятельность - лихорадочной активностью, доброта - жестокостью, покорность - бунтом, предприимчивость - апатией и безынциативностью. Именно поэтому русских и характеризуют, если не видят этой двусторонности, либо как пьяниц, лодырей, варваров, трусов, либо как храбрецов, людей честных, трудолюбивых. А русские могут быть и такими и другими. Казалось бы, это не логично, но ведь есть и другая логика - мифологическая, которая, по словам Я.Э. Голосовкера, - как бы играет произвольно категориями - временем, пространством, количеством, качеством, причинностью. Именно в архаическом пространстве мифологии возможно перетеканние сторон противоречия друг в друга: естественное и сверхъестественное; жизнь и смерть; человек и животное; прошлое и настоящее; ум и глупость; красота и безобразие, - все они могут меняться местами.

В мифологическом пространстве живут герои народных сказок, причем для русских сказок особенно характерны превращения. Таков неизменный персонаж русских народных сказок - Иванушка дурачок. По логике мифа неказистый дурачок, почти юродивый, которым братья, да и отец помыкают, над которым смеются и которого обманывают, как бы берет реванш и посрамляет братьев, превращаясь в красавца-царевича, умного, храброго, умелого, которому достается и жар-птица (символ недосягаемой мечты), и царевна в жены. Вариантом является сказка о нелюбимой падчерице - недалекой замарашке. чудесным образом обретающей счастье, богатство и проявляющей удивительную доброту к притеснявшим ее сестрам. Особенным очарованием обладает сказка о серебряном блюдечке и наливном яблочке, где есть все - и воскресение девушки из мертвых (переход смерти в жизнь), и мечта о дальних странах, и превращение гонимой девушки в невесту принца, и прощение желавших ее погубить сестер. Символом этих превращений, где торжествует забитый, юродивый и угнетенный, является любимая народная игрушка «ванька-встанька».

Следует заметить, что мотив превращения противоположности друг в друга есть у многих народов, но эти превращения, как правило, инспирируются какой-то третьей силой - феей, колдунами и колдуньями, в русских же сказках чаще всего превращения исходят как бы из природы самих персонажей. Как уже говорилось; противоречия есть в характерах всех народов, но такие взаимозамещения, переход из одном крайности в другую характерны прежде всего для русского характера, почему, мне кажется, можно это свойство превращения, возрождения считать русским архетипом, основным качеством русского характера. Думается, что такое качество в той или иной степени присутствовало у европейских народов на архаической стадии развития, но впоследствии было снято, смягчено, хотя и возрождается временами. В России же архаическая логика взаимопревращений воспроизводится снова и снова, в разные эпохи и в разных обстоятельствах.

Такую логику демонстрирует былинный эпос в образе любимого русского героя - богатыря Ильи Муромца. Илья Муромец 30 лет «сиднем сидел», а потом «излечился», возродился и стал богатырем, способным на небывалые подвиги. Но вот что интересно, превращения его характера не кончились, и мы знаем об удивительной метаморфозе, в которой Б.П. Вышеславцев в своей работе 1923 года «Русский национальный характер» видит провидческий смысл. Как известно, Илья Муромец был постоянной опорой князя Владимира и церкви, он всегда и везде защищал князя и «веру православную». Но вот случилась ссора с Владимиром, обиделся Илья Муромец на князя за то, что не позвал он его на пир. И тогда «натянул он тугой лук, вложил стрелочку каленую и начал он стрелять по Божим церквам, да по чудесным крестам, да по тыим маковкам, золоченым». «Здесь, - пишет Вышеславцев, - ясно виден весь русский характер: несправедливость была, но реакция на нее совершенно неожиданна и сти-хийна... Это не есть восстановление нарушенной справедливости в мире, это есть «неприятие мира», в котором такая несправедливость существует».

Князь Владимир испугался погрома и устроил новый пир специально для Ильи Муромца, посадил его на лучшее место, стал угощать, и на пиру богатырь признается, что было у него намерение
Стрелять во гридню по столовую
Убить тебя князя Владимира
Со стольною княгиней с Епраксией...

Б. П. Вышеславцев увидел в этом эпизоде всю картину «русской революции, которую в пророческом сне увидела древняя былина». «Это стихийный нигилизм, мгновенно уничтожающий все, чему народная душа поклонялась, и сознающий потом свое преступление...» Подобное же «неприятие мира» Вышеславцев видит и «в русском горестном кутеже, и в русских юродивых и чудаках, и в нигилистическом отрицании культуры у Толстого, и, наконец, в коммунистическом нигилизме».

Воспроизведение архаической логики перетекания друг в друга противоположностей видим и в наши дни.

Как всегда, существуют крайности, быстрое разрушение того, чему недавно поклонялись, отсутствие преемственности, «средней области культуры». Вышеславцев говорил, что большевики соблазнили Россию, предложив «все стереть с лица земли, превратить родную землю в «tabula rasa» и на ней все по-новому расписать». И сейчас - новая попытка начать все с нуля, опять разрушив все, заново расписать «tabula rasa».

Особенно чутко улавливает народные настроения и их жизненные предпосылки искусство. Несколько примеров из современного кинематографа.

С начала 80-х годов в кинематографе проявилась как бы «культура плохого конца», герой все чаще уступает место антигерою. Такие настроения с 90-х годов все больше нарастают.

Скрытой темой произведений становится безнадежность, неуверенность, апатия, страх , психологи говорят о неосознаваемой психологической установке на эти эмоциональные реакции .

Ф.В. Бассин пишет о прорыве коллективного бессознательного, а через него архаических пластов психики в общественное сознание в период общественных стрессов, кризисов, потрясений. Это коллек-тивное бессознательное, по мнению Бассина, реализуется прежде всего в скрытых смыслах искусства .

В последние десятилетия наиболее сильной личностью в отечественных фильмах становится преступник, происходит героизация криминала и безнравственности. Но особенно выпукло проявляется мифологическая логика взаимопревращений. В жизни героев добро как бы перетекает в зло, законные, справедливые поступки несут зло, а наказанный преступник вызывает сочувствие. Человек, борющийся со злом, оказывается его носителем. Таковы фильмы В. Абдрашитова, например, «Плюмбум», где мальчик, борющийся со злом, вызывает страх и оторопь, а в конце фильма губит свою одноклассницу. Интересен фильм «Пьеса для пассажира», где меняются местами преступление и наказание,добро и зло.

Таков же фильм «Я сама», где героиня - и жертва и мститель, убийца, где все ценности и нормальные поступки перевернуты, а торжествует древнее, архаическое право.

Рассмотренное основополагающее качество русского характера проявляется в других его свойствах.

Духовность, поиски смысла, мечтательность, определенный романтизм или идеализм - одно из свойств русского характера. Это качество может обнаружиться в искренней, даже экзальтированной религиозности и в столь же экзальтированном атеизме, что особенно проявилось после революции 17 года. Через всю историю России проходит стремление народа к правде, понимаемой как справедливость, иногда как абсолютное добро. В русских сказках и былинах поиск празды - это часто поиск некоего скрытого смысла, знания, почему испокон веков русские стремились «за тридевять земель», в «путь - дорогу», «за горы и леса», на поиск града Китежа, страны Беловодье.

В трудовой этике наиболее действенными были духовно-нравственные мотивы труда, что было максимально использовано в советской культуре, которая выработала моральные стимулы труда - «труд - это дело чести, доблести и геройства».

Богатство никогда не было высшей ценностью на Руси, более того, его иногда стыдились. Тем более обидно, что сейчас происходит ломка национально-культурных архетипов и народу навязываются чуждые установки. Уже упоминавшиеся детские психологи рассказывают о столкновении современных воспитательных установок папы-бизнесмена с традиционными российскими нормами взаимоотношений материального (богатство) и идеального (духовность), результатом чего являются детские неврозы. В ответ на замечание психологов о слишком нежной душе ребенка, мама заявила: «В наше время деньги нужны, а не душа». А у ребенка, еще не закованного в броню современного практицизма, болит как раз эта «не нужная» душа, и все, что он делает и говорит по наущению родителей, оборачивается для него насмешками сверстников, у которых не такие современные родители, и травмами психики.

Традиции духовности, поиска смысла, стремления к «абсолютному добру» функционируют в рамках преемственности, приобретая специфические формы в каждую эпоху. Была определенная преемственность между российской культурой с ее сакральным ядром - православием, русской идеей, державным сознанием и советской культурой, где также было сакральное ядро - марксизм, идея единства «союза нерушимого», стремление к «абсолютному добру» (но не в небесном царстве, а на Земле), великая идея «светлого будущего» и спасения человечества. Это были утопичные, перевернутые идеалы, но идеалы, социальная перспектива. Сейчас же она утрачена, и разрушение этого национального архетипа уже оборачивается срывами коллективной психики - актами агрессии и безумия, разгулом безнравственности и опустошения. И дело здесь не в мифологической логике национального характера, а в разушении его фундаментальных первооснов.

Л.П. Карсавин, историк и философ, пишет в своей книге «Восток, Запад и русская идея», что если потеряна социальная перспектива и русский человек усомнится в своем идеале, он может дойти до «крайнего скотоподобия или равнодушия ко всему». Сомнения в идеале, их потеря, утрата духовных ориентиров всегда были для русского человека сильнейшим культурным срывом, подлинной личной трагедией. Но особенно серьезна ситуация утраты духовных ориентиров обществом, резкая смена ценностных ориентации и установок.

Подобная ситуация резкой смены ценностей и идеалов случилась в результате реформ Петра I, когда jsepa была замещена знанием, а святость - образованностью. Но тот срыв коснулся прежде всего элиты, и результатом его стал отрыв на века элиты от народа, что имело драматические последствия в российской культуре.

В настоящее время культурный срыв коснулся всего народа - и элиты, и крестьян, и рабочих. Из ситуации культурного срыва, по-другому, из пограничной ситуации, когда потеряны социальные идеалы и народ заносит из практицизма в агрессию, из духовной опустошенности - в мистику, может быть несколько выходов. При этом каждый из них - это «неприятие мира» и попытка побега, ухода из него.

Один из вариантов - это уход в иное пространство (эмиграция), в иное время (идеализация прошлого, уход в него, или, наоборот, жизнь надеждами на будущее, утопическими идеалами), в иной статус, таким, например, был феномен бичей1 в России в предперестроечные времена, когда интеллигенты уходили в матросы, в дворники, грузчики, пекари в знак протеста или просто не в силах заниматься своим делом в условиях духовной несвободны. Сейчас уход в иной статус знаменует либо стремление элементарно выжить в условиях «дикого» рынка, либо представляет шараханье в чуждую систему ценностей с идеалами богатства, что тоже ведет к духовному опустошению и опасности «дойти до крайнего скотоподобия».

Выходом из духовного кризиса является «отключение» от реальности путем побега в безумие (юродство), вариантами которого является пьянство, наркомания, мистика и т.д. И наконец, наиболее радикальным выходом является побег из жизни, смерть, самоубийство, настроенность на смерть (поэзия Виктора Цоя и огромная популярность его у молодежи) или духовная смерть - апатия, равнодушие, безнадежность.

Проблема русского национального характера стала одной из главных для литературы 60-80-х годов XIX века, тесно связанной с деятельностью разночинных революционеров, а позднее народников. Уделял ей внимание и Н. С. Лесков. Толкование сущности характера русского человека мы находим во многих его произведениях. Лесков вносил в решение проблемы неожиданные для многих критиков и читателей акценты. Вот рассказ «Леди Макбет Мценского уезда». Он как раз демонстрирует умение писателя быть творчески независимым от требований и ожиданий самых передовых сил времени. Написанный в 1864 году рассказ имеет подзаголовок «Очерк», что не следует трактовать буквально. Конечно, рассказ Лескова опирается на определенные жизненные факты, но такое обозначение жанра выражало скорее эстетическую позицию писателя: Лесков противопоставлял поэтическому вымыслу современных ему писателей, вымыслу, часто тенденциозно искажавшему правду жизни, очерковую, газетную точность жизненных наблюдений.

Название рассказа выводит непосредственно на проблему русского национального характера. Мценская купчиха Катерина Измайлова - кровавая и честолюбивая злодейка. Она представляет собой один из вечных типов мировой литературы.

Лесковская «леди» взята в Измайловскую семью из бедной, возможно, и не купеческой, а из мещанской или крестьянской семьи. Брак не по любви, скука и безделье, попреки свекра и мужа, что «неродица» (детей нет), и, наконец, первая и роковая любовь.

С сердечным избранником лесковской Катерине не больно-то повезло - мужний приказчик Сергей оказался пошлым и корыстным человеком, хамом и подлецом. А дальше разворачивается кровавая драма. Ради соединения с любимым и возведения его в купеческое достоинство Катерина безжалостно убивает свекра, мужа, малолетнего племянника - законного наследника богатства. Потом суд, путешествие по этапу в Сибирь, измена Сергея, убийство соперницы и самоубийство в волжских волнах.

Почему же обычная бытовая ситуация разрешилась у Лескова столь диким образом?

Натура Катерины Измайловой весьма цельная и решительная, но в ней нет любви, и, самое главное, не верит мценская «леди» в Бога. Характерная деталь - перед самоубийством «хочет припомнить молитву и шевелит губами, а губы ее шепчут» пошлую песню.

Лесков в рассказе настойчиво подчеркивает богооставленность изображенного им мира. Он цитирует слова жены библейского Иова: «Прокляни день своего рождения и умри», а затем то ли провозглашает приговор, то ли ставит диагноз русскому человеку: «Кто не хочет вслушиваться в эти слова, кого мысль о смерти и в этом печальном положении не льстит, а пугает, тому надо стараться заглушить эти воющие голоса чем-нибудь еще более их безобразным. Это прекрасно понимает простой человек: он спускает тогда на волю всю свою звериную простоту, начинает глупить, издеваться над собою, над людьми, над чувством. Не особенно нежный и без того, он становится зол сугубо».

Этот отрывок - единственный в рассказе, где автор открыто вмешивается в текст, отличающийся в остальном объективной манерой повествования.

Современная писателю революционно-демократическая критика, с упованием и умилением смотревшая на простого человека, звавшая к топору Русь, этих же простых людей, не пожелала заметить рассказ Лескова, напечатанный в журнале «Эпоха».

Рассказ получил широкую популярность уже у "советских читателей, став наряду с «Левшой» наиболее часто переиздаваемым произведением Лескова.

Причиной смертоубийства была любовь. Всего лишь любовь. Как же мало нужно было для того, чтобы наворотить гору трупов, чтобы явить «звериную простоту», «не особенно нежному русскому человеку»! И что же это за любовь такая, что ее непременным атрибутом становится убийство?

Рассказ Лескова поучителен, он заставляет нас задуматься, прежде всего, над собой: кто же мы такие, как сказал один персонаж Островского - «что вы за нация такая?», какие мы и почему такие.

Не прост для понимания Лесков. Взгляд его на русскую нацию не все принимали. Это послужило причиной того, что Лесков был «причислен» к классикам лишь во второй половине двадцатого столетия, хотя особое мастерство языка Лескова было бесспорно. Его отмечали не только поклонники таланта писателя, но даже его недоброжелатели.

Н. С. Лескова отличало умение всегда и во всем идти «против течения». Но, возможно, именно это его качество помогало писателю находить неожиданные ответы на вековечные вопросы.

Введение

С давних времен, с самого своего становления Россия зарекомендовала себя, как страна необычная, не похожая на других, а потому непонятная и вместе с тем чрезвычайно притягательная. Уже давно русский национальный характер, его необычность и непонятность, возбуждает живейший интерес и стремление понять, объяснить те или иные характерные его черты, найти корни трагических обстоятельств, сопутствующих истории России.

Современные исследователи все чаще обращают внимание на роль национального характера, который в значительной мере определяет траектории развития общества в целом. Проблема национального характера достаточно сложна, и в ее изучении необходим комплексный подход историков, политологов, философов, социологов, этнографов, психологов, искусствоведов.

Изучением национального характера народа по его сказкам и былинам занимался Б.П. Вышеславцев, основными чертами русского национального характера занимался Н.О. Лосский, роль национального характера в судьбах России выяснял Н.А. Бердяев.

Объект анализа - русская философия.

Предмет исследования - русский национальный характер.

Цель моей работы - выразить знания о русском национальном характере в русской философии.

1. Изучить национальный характера народа по его сказкам и былинам

(по трудам Б.П. Вышеславцева);

2. Выявить основные черты русского национального характера (по

трудам Н.О. Лосского);

3. Рассмотреть роль национального характера в судьбах России (по

трудам Н.А. Бердяева).

ГЛАВА 1. Изучение национального характера народа по его сказкам и былинам (по трудам Б.П. Вышеславцева)

В своем докладе «Русский национальный характер», прочитанный Б.П.

Вышеславцевым в 1923 году на конференции в Риме, автор пишет, что мы интересны, но непонятны для Запада и, может быть, поэтому особенно интересны, что непонятны. Мы и сами себя не вполне понимаем, и, пожалуй, даже непонятность, иррациональность поступков и решений составляют некоторую черту нашего характера.

Характер народа, считает Вышеславцев, его основные черты заложены на бессознательном уровне, в области подсознания. В особенности это применимо к русскому народу. Область подсознательного в душе русского человека занимает исключительное место.

Как же проникнуть в бессознательное нашего духа? Фрейд, пишет Вышеславцев, думает, что оно раскрывается во снах. Чтобы понять душу народа, надо, следовательно, проникнуть в его сны. Но сны народа – это его эпос, его сказки, его поэзия…

Так русская сказка показывает нам, чего русский народ боится: он боится бедности, еще более боится труда, но всего более боится «горя», которое как- то страшно является к нему, как будто по его собственному приглашению, привязывается к нему и не отстает. «Замечательно тоже, что «горе» здесь сидит в самом человеке: это не внешняя судьба греков, покоящаяся на незнании, на заблуждении, это собственная воля, или скорее какое-то собственное безволие». Но есть еще один страх в сказках русского народа, страх более возвышенный, чем страх лишений, труда и даже «горя» - это страх разбитой мечты, страх падения с небес.

Замечательно то, отмечает Вышеславцев, что вся гамма желаний развернута в русской сказке – от самых возвышенных до самых низких. Мы найдем в ней и самые заветные мечты русского идеализма, и самый низменный житейский «экономический материализм». Так известна мечта русского народа о таком «новом царстве», где распределение будет построено на принципе «каждому по его потребностям», где можно наесться и напиться, где стоит «бык печеный», где молочные реки и кисельные берега. А главное – там можно ничего не делать и лениться. Такова, например известная сказка о лентяе Емеле, который предстает отнюдь не как отрицательный персонаж. В этом же ключе, Вышеславцев анализирует здесь сказку «о хитрой науке», при которой «можно не работать, сладко есть и чисто ходить». Есть целый ряд сказок, в которых «хитрая наука» оказывается не чем иным, как искусством воровства. При этом счастье обыкновенно сопутствует лентяю и вору.

Вышеславцевым справедливо отмечен тот факт, что сказки беспощадны: они разоблачают все, что живет в подсознательной душе народа, и притом в душе собирательной, охватывающей и худших его сынов. Сказка раскрывает все, что тщательно скрыто в жизни, в ее официально благочестии и в ее официальной идеологии.

Много пророчеств можно найти в наших сказках, но есть в нашем эпосе одна былина, которая обладает положительным ясновидением, пишет Вышеславцев, - это былина об Илье Муромце и его ссоре с князем Владимиром. Илья Муромец, любимый национальный богатырь, происходит из крестьянской семьи и воплощает главную опору и силу русской земли. Вместе с тем он есть главная и постоянная опора престола и церкви. «Однажды устроил князь Владимир «почестен пир» «на князей, на бояр, на русских богатырей», «а забыл позвать старого казака Илью Муромца». Илья, конечно, страшно обиделся. Натянул он тугой лук, вложил стрелочку каленую и начал стрелять по «Божьим церквам, да по чудесным крестам, по тыим маковкам золоченным».

Вот вам вся картина русской революции, которую в пророческом сне увидела древняя былина. Илья Муромец – олицетворение крестьянской Руси, устроил вместе с самой отвратительной чернью, с пьяницами и бездельниками, настоящий разгром церкви и государства, внезапно он стал разрушать все, что он признавал святыней и что защищал всю свою жизнь».

Итак, один из мотивов, приведший к кризису доверия власти и в конечном итоге – к революции, заключался в том, что дворянство и верхушка забыли позвать на свой блистательный пир простой народ, оставив его жить в нищете и бесправии.

Безусловно, в этой былине ясно виден весь русский характер: несправедливость была, но реакция на нее совершенно неожиданна и стихийна. Это не революция западно-европейская, с ее добыванием прав и борьбою за новый строй жизни, это стихийный нигилизм, мгновенно уничтожающий все, чему народная душа поклонялась, и сознающий притом свое преступление. Это не есть восстановление нарушенной справедливости в мире, это есть неприятие мира, в котором такая несправедливость существует.

Такова мудрость эпоса – подсознательная душа народа высказывает в нем то, чего она втайне желает или чего боится. В этих подсознательных силах заключено все прошлое и будущее.

ГЛАВА 2. Основные черты русского национального характера

(по трудам Н.О. Лосского).

Неоценимый вклад в изучение русского национального характера также внесла книга русского философа Н.О. Лосского «Характер русского народа». В своей книге Лосский дает следующий перечень основных черт, присущих русскому национальному характеру.

Религиозность русского народа. Основной и наиболее глубокой чертой русского народа Лосский считает его религиозность и связанное с нею искание абсолютной правды. «Иностранцы, внимательно наблюдавшие русскую жизнь, в большинстве случаев отмечают выдающуюся религиозность русского народа. Русские могут беседовать о религии шесть часов подряд. Русская идея – христианская идея; на первом плане в ней – любовь к страдающим, жалость, внимание к индивидуальной личности».

Несмотря на сознательное принижение значения Церкви, в России сохранялась все же в глубине и настоящая христианская Церковь в лице почитаемых народом подвижников, живших в тиши монастырей, и особенно в лице «старцев», к которым всегда приходили для поучения и утешения

Способность русского народа к высшим формам опыта. Высокое развитие нравственного опыта Лосский видит в том, что все слои русского народа проявляют особый интерес к различению добра и зла и чутко различают примеси зла к добру.

К числу особенно ценных свойств русского народа принадлежит чуткое восприятие чужих душевных состояний . Отсюда получается живое общение даже и малознакомых людей друг с другом. «У русского народа высоко развито индивидуальное личное и семейное общение. В России нет чрезмерной замены индивидуальных отношений социальными, нет личного и семейного изоляционизма. Поэтому даже иностранец, попав в Россию, чувствует: «здесь я не одинок» (конечно, я говорю о нормальной России, а не о жизни при большевистском режиме). Пожалуй, именно эти свойства есть главный источник признания обаятельности русского народа, столь часто высказываемого иностранцами, хорошо знающими Россию».

Такая черта русского национального характера, как искание смысла жизни и основ бытия , превосходно изображено в русской литературе, в частности, в произведениях Толстова, Достоевского и др.

Чувство и воля. К числу первичных основных свойств русского народа, как считает Лосский, принадлежит могучая сила воли. Страсть есть сочетание сильного чувства и напряжения воли, направленных на любимую или ненавидимую ценность. Естественно, чем выше ценность, тем более сильные чувства и энергичную активность вызывает она у людей, обладающих сильной волей.

Отсюда понятна страстность русских людей , проявляемая в политической жизни, и еще большая страстность в жизни религиозной. Максимализм, экстремизм и фанатическая нетерпимость суть порождения этой страстности. В доказательство своей правоты Лосский приводит такой пример массового проявления русской страстности фанатической нетерпимости как история старообрядничества. Потрясающим проявлением религиозных страстей было самосожжение многих тысяч старообрядцев.

Русское революционное движение также, по мнению Лосского, изобилует примерами политической страстности и могучей силы воли. Несгибаемая воля и крайний фанатизм Ленина вместе с руководимыми им большевиками, создавшими тоталитарное государство в такой чрезмерной форме, какой не было, и даст Бог, не будет больше на земле.

Страстность и могучую силу воли можно считать принадлежащими к числу основных свойств русского народа. Но Лосский также не отрицает, что в русском народе встречается и всем знакомая «обломовщина», та леность и пассивность, которая превосходно изображена Гончаровым в романе «Обломов». Здесь он разделяет позицию Добролюбова, который так объясняет природу «обломовщины»: …русскому человеку свойственно стремление к абсолютно совершенному царству бытия и вместе с тем чрезмерная чуткость ко всяким недостаткам своей и чужой деятельности. Отсюда возникает охлаждение к начатому делу и отвращение к продолжению его; замысел и общий набросок его часто бывает очень ценен, но неполнота его и потому неизбежные несовершенства отталкивают русского человека, и он ленится продолжать отделку мелочей. Таким образом, обломовщина есть во многих случаях оборотная сторона высоких свойств русского человека – стремления к полному совершенству и чуткости к недостаткам нашей действительности.

Однако сила воли русского народа, как пишет Лосский, обнаруживается еще и в том, что русский человек, заметив какой-либо свой недостаток и нравственно осудив его, повинуясь чувству долга, преодолевает его и вырабатывает в совершенстве противоположное ему качество. Недостатков много у русского народа, но сила его воли в борьбе с ними способна преодолевать их.

Свободолюбие . К числу первичных свойств русского народа, вместе с религиозностью, исканием абсолютного добра и силой воли, Лосский относит и любовь к свободе и высшее выражение ее – свободу духа… Тот, кто обладает свободой духа, склонен подвергать испытанию всякую ценность, не только мыслью, но даже на опыте… Вследствие свободного искания правды русским людям трудно столковаться друг с другом…Поэтому в общественной жизни свободолюбие русских выражается в склонности к анархии, в отталкивании от государства.

Доброта. Говорят иногда, что у русского народа – женственная природа. Доброта русского народа во всех слоях его выражается в отсутствии злопамятности. Нередко русский человек, будучи страстным и склонным к максимализму, испытывает сильное чувство отталкивания от другого человека, однако при встрече с ним, в случае необходимости конкретного общения, сердце у него смягчается и он как-то невольно начинает проявлять к нему свою душевную мягкость, даже иногда осуждая себя за это, если считает, что данное лицо не заслуживает доброго отношения к нему.